Теория кастыКультура и общество / Этнографическая Индия / Теория кастыСтраница 12
Наиболее интересная попытка создания теории происхождения касты принадлежит французскому ученому Эмилю Сенару. Эта попытка интересна как своим кругозором, так и набросанной в ней исторической перспективой. По мнению ученого, каста является нормальным развитием древних арийских институтов; последние выработались в эту форму, борясь за приспособление к тем условиям жизни, с которыми они встретились в Индии. Развивая эту предпосылку, Сенар очень интересно и широко набрасывает общий параллелизм между социальной организацией индусов, с одной стороны, и греков и римлян — с другой, на ранних ступенях их национального развития. Он устанавливает тесную связь, существующую между тремя сериями грушт: род (гене), курия, триба — в Риме; семья, фратрия, фила — в Греции; семья, готра, каста — в Индии. Анализируя эту параллель более подробно, Сенар старается показать, что руководящие начала, лежащие в основе касты, составляют часть суммы обычаев и традиций, общих всем ветвям арийского народа.
В области брака, например, афинский генос и римский гене представляют разительное сходство с индийской готрой. Мы узнаем от Плутарха, что римляне никогда не женились на женщине своего рода и между матронами, фигурирующими в классической литературе, ни одна не носит то же родовое имя, как и ее супруг; очевидно, идея экзогамии очень стара. Эндогамия также была уже известна. При Демосфене, чтобы принадлежать к фратрии, надо было родиться от членов этой фратрии. В Греции, Риме, у германцев брак считался законным лишь с женщиной равного ранга, со свободной. Плебеи долго боролись за право жениться на патрицианках. И то, что патриции — чистая раса, базируясь на религии, удержали свою чистоту лишь несколько столетий, в Индии существует и теперь. Аналогию мы найдем и в явлении гипергамии. Представитель высшей касты может жениться и на женщине низшей, то же находим в Греции и Риме, где обязанность жениться на женщине равного ранга не исключала возможности связи с женщинами низкого происхождения. Мы читаем у Ману, как презирают боги жертвы, приносимые шудрами; в Риме они также обижались, если семейное жертвоприношение совершалось в присутствии иностранца, т. е. шудр старого Рима. Самый брак является жертвоприношением, в котором муж и жена участвуют, как жрецы, и равенство их положения подтверждается их торжественной едой вместе.
Аналогии мы находим и в сферах еды. Запрещение, казалось бы для нас столь странное, разделять пищу с членами другой касты или есть пищу, приготовленную человеком низшей касты, напоминает о том религиозном значении, которое придавалось ариями общему семейному обеду. Приготовленный на священном огне, он символизирует единство семьи в ее настоящей жизни, ее связь с прошлым. У римлян новобрачные съедали вместе особый пшеничный хлеб, что служило символом супружеской общности жизни; совершенно так же в Индии молодые едят с одного и того же листа, что считается моментом наиболее интимного единения. В Риме, как и в Индии, приносились предкам ежедневные возлияния; а погребальные поминки греков и римлян соответствуют шраддхе индусов; и то и другое представляют собою «идеальное продолжение семейного обеда». Сенар даже склонен в общественных обедах персов и римских харистеа, из которых исключались не только чужестранцы, но и члены семьи, обнаружившие недостойное поведение, видеть аналогию с теми общественными обедами, на которых нарушитель кастовых правил в Индии принимался обратно в касту. Исключение из религиозного и социального общения символизировалось римским запретом «воды и огня», который аналогичен древнему индийскому ритуалу изгнания из касты, когда раб наполнял сосуд, принадлежавший виновному, водою и опрокидывал его на землю, и который еще, пожалуй, больше сближается по содержанию с обычной фразой индусов «хукка пани банд карна» «запретить [совместное] курение хукки». Даже трибунал касты (панчаят), располагающий огромной властью, имеет параллель в семейных советах Греции, Рима и древней Германии, где в важных случаях отец привлекает членов семьи к решению важных дел, особенно о виновном сыне.
Проведя эту интересную параллель, Сенар ставит вопрос, каким образом из этого общего источника обычаев возникли институты, столь противоположные по своей натуре: с одной стороны, касты Индии и, с другой — нации Европы? Каким причинам обязано то обстоятельство, что между индоевропейскими народами Запада все мелкие группы слились в общий круг национального единства, в то время как арии Индии не сумели создать на своем пути социального строительства ничего иного, как удручающее множество каст и подкаст? Сенар намечает причину, но не делает попытки рассмотреть ее. Он говорит: «Индия не доросла ни до идеи государства, ни до идеи родины. Вместо расширения рама сжималась. В лоне античных республик идея разделения на группы преобразуется в идею более широкую — полиса; в Индии она развивается, стремясь замкнуть всех в узких теснинах касты. Не забудем при этом, что иммигранты распространились на огромной территории; слишком крупные группировки осуждены были на рассеяние. В этом случае партикулярные наклонности являлись источником для дальнейших устремлений».