Индия

Оценивая личность и роль баньи, исследователи индийской жизни, как это ни странно на наш европейский взгляд, находят в нем не одни лишь темные стороны, но не прочь подчеркнуть и некоторые положительные, даже светлые. Вот относящаяся сюда мысль Юсуфа-Али: помощь баньи как капиталиста и финансиста в нескладном и беспомощном кругообороте деревенской экономики в высокой мере ценна, и если он подчас и не прочь надуть, то делает это не потому, что он хуже своих односельчан, но только потому, что у него больше к тому возможностей и он полностью ими пользуется. Столь модное по адресу баньи злословие «слишком неумеренно». При отсутствии в деревне кооперативов или деревенских банков его роль как заимодавца является «абсолютной экономической необходимостью», не говоря уже про его роль лавочника или агента. Он финансирует жатву, и нет другого агентства, которое могло бы сделать это в достаточных размерах. Зерно на внешний вывоз финансируется большими экспортными конторами и домами, но внутренная торговля Индии далеко еще не может обойтись без баньи. Опыт народных банков был испытан в слишком скромных размерах, да и народ слишком для них не подготовлен, а система правительственных краткосрочных займов такави не сыскала в народе нужной популярности.

Индийская деревня как самоуправляющаяся единица всегда в своей среде кроме земледельцев имела представителей разных ремесел и искусств: кузнеца, плотника, горшечника, прядильщика, ткача, маслобойщика, ассенизатора, прачку — с технической стороны, и жреца, Цирюльника (он же врач, сват и т. д.), астролога, поэта (рассказчика, рапсода) и баядерку — с духовно-социальной. Некоторые из этих лиц получают небольшие наделы земли, которые обрабатываются их женами и детьми, но большинство живет соответствующими порциями от коллективного сбора урожая, т. е. живет за счет общего кошелька деревни. И когда староста деревни (на Юге) или брахман получают свои крупные доли, а за ними несколько более скромные — сторож и распределитель оросительных вод, то дальнейшие доли для последующих специалистов будут уменьшаться по своему размеру, завершаясь скромной долей девадаси — балерины, певицы, жрицы любви и духовной жены местного бога. Безжалостное время и ползущие во все углы Индии фабричные товары постепенно суживают круг специального люда деревни: маслобойщик почти уходит со сцены под нажимом дешевого керосина, прибывающего из Баку, Бирмы или Америки, прядильщик почти уже погиб, вытесненный фабричной ниткой, кузнец уже перешел лишь на текущую починку инвентаря — лемеха, мотыги, большого ножа (дао) или на изготовление таких мелких предметов домашнего обихода, до которых не успел досмотреть глаз фабрики и т. д. А когда-то все эти деревенские ремесленники удовлетворяли полностью нужды деревни, имели надежный сбыт товаров и из поколения в поколение держали качество их на должной высоте.

Рассказывая о деревне, нельзя обойти молчанием факира — ее странное дополнение. Он обычно живет в какой-либо маленькой мазанке или пещере, в стороне от деревни. Что он делает, никто не знает. Он — существо, окутанное тайной: он появляется иногда с набросанным на тело небольшим куском ткани, которая прикрывает грудь, спускаясь к коленам; он всегда задумчив и сосредоточен, внешне безразличный к хвале и брани мира. Он редко вступает в беседу об обыденных делах, и те дары, которые он получает,— чаще простая пища — никогда не будут вымогательством обычного нищего, а наоборот — униженным подношением со стороны его учеников и почитателей. Народ смотрит на факира с суеверным почетом не потому, что знает что-либо из его жизни, но потому, что своей личностью и образом жизни тот представляет идеал аскета, отказавшегося от мира и живущего внутренней жизнью самоистязания. Факир носит с собой чётки, и, появляясь на улицах, он непрерывно повторяет «Рам, Рам», если он посланник этого воплощения Вишну. У факира нет религиозных идеалов в смысле стремления поучать людей началам добра и правды, он просто маньяк, охваченный мыслью о призрачности всего мира и всего человечества и об одной реальности, заключенной в имени Рам. Эта несложная мономания тем более внушает к себе уважение людей, чем меньше он может воплотить ее в своей жизни люди чтут ее, как недосягаемое для них безумие.