Индия

Я давно уже до смерти хотела в уборную, но держалась, мне было неловко присесть над пустым ведерком – но потом им воспользовалась Дарлинг, тогда и я набралась мужества сделать то же. Потом мы легли обнявшись, сделав себе гнездышко из одежек и моего одеяла, и решили рассказывать друг другу самые неловкие и стыдные истории, какие только приключались с нами. У меня их было намного больше, чем у Дарлинг. Потом мы стали перебирать все наши самые любимые вещи и самые лучшие дни в нашей жизни. Я сказала Дарлинг, что день, когда я встретилась с ней, и был самым лучшим днем в моей жизни.

– Да, это один из моих самых лучших дней тоже, – сказала она и обвила меня своими тоненькими руками.

– Ты это говоришь, потому что я так сказала.

– Нет, это правда. И это записано в моем дневнике. Показать не могу, потому что та тетрадка осталась у Нэн. Но я хочу показать тебе кое‑что из этого дневника, если обещаешь не смеяться. Один мой рисунок, идет? Только ты не смейся, он немножко походит на «валентинку».

Я не смеялась. Наоборот, чуть не заплакала, когда она показала мне чудесную картинку – на ней мы были вместе, в центре сердечка, а вокруг много‑много цветов.

Она моя лучшая подруга, навсегда, навсегда.

Я буду писать самыми малюсенькими, узенькими буковками, пока Индия не принесет мне новую тетрадку.

Она осталась со мной на всю ночь. Мне приснился ужасный, кошмарный сон про Терри. Он вскарабкался на чердак, крался ко мне в темноте и все повторял, чтобы я не боялась, все кончится быстро, опомниться не успеешь, – а потом набросился на меня. Я громко закричала, Индии пришлось рукой закрыть мне рот, чтобы не услышали внизу. Она крепко обнимала меня, пока меня перестала бить дрожь, а потом легла со мной рядом в нашем гнездышке на полу.

Я не могла заснуть целую вечность, а когда все‑таки уснула, опять увидела сон, еще страшнее, чем с Терри. Мне приснилась Нэнни. Совсем как в жизни. Она крепко меня обнимала. Я слышала запах ее пудры и духов, а ее длинные волосы щекотали мне шею, когда она поцеловала меня на прощанье. Потом она посадила меня в поезд, и дверь с лязгом захлопнулась. Я никак не могла открыть окно, чтобы еще раз обнять мою Нэн. Ее губы шевелились, она старательно выговаривала: «Я люблю тебя» – и махала рукой, а по ее щекам катились слезы. Пэтси стояла на платформе, прижавшись к Нэн, и тоже махала мне. Я видела Вилли и Лоретту с Бритни, и даже мою маму, но поезд шел все быстрее, и их лица как бы размывались. Но Индия продолжала бежать по платформе и все махала, махала мне, щеки ее стали совсем пунцовыми, а волосы разметались бронзовой шапкой. Но она отставала. Любой отстал бы. Поезд все набирал скорость. Потом мы вдруг оказались в туннеле, стало темно, в кромешной тьме уже ничего не было видно, а поезд все шел и шел, и я поняла вдруг, что это навсегда.

Дорогая Китти,

я поставила будильник на пять часов, так что успела вернуться в свою комнату задолго до того, как все проснулись. Дарлинг спала. Думаю, ей опять снилось что‑то плохое, потому что она то и дело вздрагивала и стонала. Я ласково погладила ее плечи, и тогда она вздохнула и перевернулась на живот.