Индия

- Хорошо, милорд. – Кобб скосил глаза в сторону, и Хорнблауэр понял намек.

- Выйдите, - сказал он своим штабным. - Оставьте нас с Коббом наедине.

Когда дверь закрылась, Хорнблауэр весь обратился во внимание.

- Пожалуйста, садитесь, мистер Кобб. Теперь вы можете без утайки рассказать мне все, что на самом деле произошло.

- Благодарю вас, милорд.

- Так что?

- Этот молодой Хаднатт, милорд, он дурак, каких мало. Я сожалею, о том, что случилось, милорд, но он заслужил то, что ему причитается.

- Да? Вы сказали, что он дурак?

- Совершеннейший, милорд. Я не скажу, что он плохой музыкант, потому что это будет неправда. Нет никого, кто играл бы корнете лучше, чем он. Это правда, милорд. Здесь он просто чудо. Корнет – это такой новомодный инструмент, милорд. У нас в оркестре его не было до последнего года. В него надо дуть, как в трубу, хотя у него также есть и клавиши, милорд. Как великолепно он на нем играет, точнее, играл, милорд.

Это изменение на прошедшее время показывала, что по убеждению Кобба Хаднатт, по причине смерти или увечья никогда не будет снова играть на корнете.

- Он молод?

- Ему девятнадцать, милорд.

- И что же он сделал?

- Это был мятеж, милорд, настоящий мятеж, хотя я обвинил его всего лишь в неподчинении приказаниям.

Согласно Военному уставу мятеж означал смерть, неподчинение приказам – «смерь или некое более легкое наказание…»

- Как это произошло?

- Хорошо, милорд, это было так. Мы разучивали новый марш, прибывший с последним пакетботом. Он называется «Донделло», милорд. Как раз для корнета и ударных. Он был исполнен не так, и я заставил Хаднатта играть снова. Я мог слышать все, что он делает, милорд. В этом марше много си-бемолей, а он играл просто «си», а не си-бемоль. Я спросил, почему он так поступает, а он ответил, что так звучит слишком слащаво. Вот что он сказал, милорд. А ведь так написано в нотах. «Dolce , - там сказано, - а dolce значит сладко, милорд.

- Я знаю, - солгал Хорнблауэр.

- Так вот я и говорю: «Сыграй снова и с си-бемолями. А он говорит: «Я не могу!». Я ему: «Это значит, что ты не хочешь?». А потом я говорю: «Я даю тебе еще один шанс», - хотя по закону я не имел права, милорд. Еще я добавил: «Это приказ, помни об этом». И я задал им ритм, они начали играть, и снова «си» были обычными. Ну я и говорю: «Ты слышал приказ?» А он отвечает: «Да». Так что я ничего не мог поделать, милорд. Я вызвал караул и его отправили на гауптвахту. А потом я выдвинул обвинение, милорд.

- Это случилось в присутствии всего оркестра?

- Да, милорд. Всего оркестра, всех шестнадцати человек.

Сознательное неподчинение приказу при шестнадцати свидетелях. Было ли их шестнадцать или шесть, серьезно дело не меняло: суть была в том, что все подчиненные Хорнблауэра теперь знали, что произошло нарушение дисциплины, злонамеренное неисполнение команды. Этот человек должен умереть, или превращен благодаря порке в едва живую развалину, дабы другим было неповадно нарушать приказы. Хорнблауэр знал, что крепко держит в руках бразды правления, но также понимал, какие разрушительные силы таятся за видимым спокойствием. И тем не менее, если бы приказ, который был не выполнен, касался бы чего-то иного, скажем, отказа лезть на рей, какой бы отчаянной не была ситуация, Хорнблауэр не стал бы принимать этого во внимание, несмотря на свое отвращение к физической жестокости. Приказы такого рода должны исполняться беспрекословно. «Творческая натура», - как заявил Спендлов. Хорнблауэр не имел представления о различии между просто «си» и си-бемоль, однако смутно понимал, что для кого-то это может быть важно. Человек может поддаться искушению и отказаться делать то, что ему не позволяет его понимание искусства.