Индия

– Только не она, – сказала я и заплакала. Лучше бы я ничего этого не говорила. Не знаю, что теперь будет делать бедная Ванда. Или папа.

– Э‑эй, это я плакса‑маракса, – сказала Дарлинг. – Не плачь, Индия, а то и я заплачу.

– Да ты понимаешь, ведь все кончено, я этого не вынесу. Я больше никогда тебя не увижу!

Дарлинг оставила Нэн, подошла ко мне и, обхватив обеими руками, посмотрела мне прямо в глаза.

– Нет. Мы конечно же будем видеться. Ведь мы лучшие подруги, навсегда, навсегда.

Я обняла ее:

– Но тебе все‑таки придется переехать к своей маме и к Терри.

– Нет, не придется, – сказала Нэн решительно. – Подожди, вот увидишь. Верь мне, Индия.

В том‑то и вся беда. Ведь я знала: взрослым верить нельзя, даже таким добрым и правдивым, как Нэн.

Мы спустились в гостиную и сели за красный лакированный стол, накрытый для легкого изысканного чаепития. Мама сидела в своем кресле кремового цвета, спрашивала, кто желает молока, кто пьет с сахаром, с геометрической точностью раскладывала разные бисквиты на большом блюде черного стекла. Ванда с испуганным видом застыла на пороге, руками прикрывая живот, словно защищая его.

Нэн и Дарлинг сидели на софе рядом. Нэн то и дело протягивала руку и касалась Дарлинг, как будто хотела убедиться, что она жива‑здорова. Дарлинг сидела очень прямо, ее шрам виднелся из‑под челки, глаза за очками сильно блестели. Она откусила бисквит, и на ее футболку посыпались крошки. Она поймала взгляд моей мамы.

– Простите, пожалуйста, – сказала Дарлинг, смахивая крошки. – Это ваша футболка.

– Мы все выстираем и тотчас пришлем обратно, – сказала Нэн.

– Нет, нет, прошу вас! Оставь их себе, Дарлинг. Они сидят на тебе чудесно, – сказала мама. Она все рассматривала Дарлинг, склонив голову набок. Потом вздохнула. – Думаю, мне следует сейчас позвонить в полицию.

Нэн наклонилась к ней.

– Мне кажется, вам не стоит впутываться в эту историю. Они начнут задавать всякие неловкие вопросы. С них станется, еще подумают, что вы или ваш муж как‑то к этому причастны. Вы же сами сказали: вас могут обвинить в укрывательстве.

– Но это смешно, – сказала мама.

– Так ли? – возразила Нэн. – Ведь многим людям может показаться странным, что в вашем доме четыре дня жила незнакомая девочка, а вы ничего об этом не знали. Им трудно будет в это поверить.

Маму передернуло.

– А еще бы лучше, – продолжала Нэн, – если бы и Индию можно было отстранить от всего этого.

– Нет, я не согласна! Я хочу говорить с полицией. И ничуть не возражаю, если меня обвинят в укрывательстве.

Я все это увидела как наяву: пылкую речь, которую я произношу прямо в камеру, когда полиция будет уводить меня; мои беседы с социальными работниками и психиатрами; мое пребывание в Центре малолетних преступников; мои тайно переправляемые письма для Дарлинг. А потом – наша радостная встреча, вспышки фотокамер, когда мы обнимаемся с ней за оградой Центра; моя история печатается в газетах из номера в номер; моя книга «Секретное убежище» кипами громоздится в магазинах Уотерстоуна и Смита. Я стану автором бестселлера, еще не достигнув совершеннолетия!