Индия

Но было бы страшно за женщину Индии, если бы приведенные гнусные предписания фанатика действительно исполнялись в точности. Далеко, конечно, нет. Как горные реки Индии сглаживают и округляют в своем течении уродливые и неуклюжие глыбы, оторванные от прибрежных скал, так и жизнь людей — практическая, повседневная и могучая в своем непреложном влиянии — смягчает и облагораживает, делает терпимыми самые больные продукции человеческого мозга. Хотя официально женщина не смеет на людях разговаривать с мужем, называть его по имени, но в более тесном кругу, а особенно вне посторонних наблюдений, отношения между мужем и женой спускаются до степени нормальных, и, конечно, не редкость случаи, когда женщина берет верх над мужем. Вообще семья в Индии прочна и устойчива, между мужем и женой наблюдается самое тесное сотрудничество и единение, дети — «благословение семьи» и источник ее бессмертия — являются не только объединяющим звеном, но и предметом большой любви и даже баловства; отец, увешанный и оцепленный детьми,— идет ли он со своей пашни или сидит у порога хижины — обычный социальный ландшафт Индии. Возвращаясь к женщине, скажем, что ее положение как жены и матери далеко не совпадает с проектами социально-религиозных законодателей и имеет свою долю права и радости в скромном обиходе семейного достояния.

Большую долю ухудшения, позиции женщины приносит система больших семейств в Индии. При этой системе личность ничто: все — в семье. Семья—замкнутая корпорация, признанная законом; в исключительных случаях она может дойти до ста членов. Старший мужчина является номинально главой, но старшая женщина также имеет власть и прерогативы. В семье могут оказаться три или четыре сына с их женами, могут быть дядья и тетки, внуки и правнуки нескольких поколений. Есть поговорка, считающая человека благословенным судьбой, если он доживет до семи поколений, собранных под одной крышей. Практически глава семьи оказывается придавленным тяжестью обязанностей и часто выпускает из рук бразды правления, но старшая женщина при этой обстановке растет в своем авторитете. Несомненно, большую роль в подъеме последнего играют юные девочки-жены, которые по отношению к матери их мужей играют роль послушных поденщиц и рабынь. Но не одна свекровь является для них объектом удручения, много горя несут золовки, братья мужа, старики семьи и т. д. В этой сложной коммуне, где родственное чувство тухнет по мере фактического ослабления родства, где трудовые заслуги часто будут затушеваны, а права на прибыль окажутся запутанными или незаслуженно раздутыми притязательностью и даже враньем наиболее наглого, жизнь часто протекает среди ссор, интриг и сознательной эксплуатации одной группой других. И, конечно, женщина наиболее теряет и наиболее страдает в этом лабиринте перекрещивающихся интересов и неустанной борьбы.

Но, без сомнения, исключительно драматична и полна печали судьба индийской женщины, когда она остается бездетной вдовой. Выход вдовы замуж категорически запрещается между высокими кастами и косо встречается среди некоторых мусульманских семейств в Северной Индии. Может быть только косо, но среди брахманов, например, да еще первородных, замужество вдовы — бытовая невозможность. По словам Дюбуа, «брахман — старый подагрик и бедный, как церковная мышь,— придет в негодование при одной мысли жениться на вдове, хотя бы богатой, блистающей юностью и красотой». Англичане любят подчеркнуть, что уничтожили обычай сати, но облегчили ли они этим жребий индусской вдовы? То, что ей всегда обещали брахманы и книги на том свете в случае выполнения сати, и ужас, ожидавший ее на земле, создавали внушительный контраст, который и объясняет сати как религиозно-законодательную необходимость, с одной стороны, и как сносный исход для загнанной в тупик женщины — с другой. Малабари говорит: «Смерть индуса—сокрушительный удар для его жены, она никогда не освободится от него. Вдова в Индии носит траур, продолжающийся всю жизнь. На нее не смотрят как на человеческое существо, ее взгляд несет горе. Она оскверняет все, до чего коснется. Презираемая и пренебреженная, она найдет в этой жизни одно только горе».

Едва ли есть необходимость останавливаться подробно на технических особенностях, характеризующих жизнь вдовы,— они являются лишь внешним, чисто индусским отражением ее униженного положения. Она — внекастовое существо, «моунда», т. е. «стриженая голова», она живет в уединении, ест один раз в сутки, некоторые периоды постится совершенно, она ходит в рубище, лишенная каких-либо украшений, не присутствует на церемониях, не кладет себе на лоб установленных знаков, не смеет жевать бетель — немалое лишение для индусов. Но чем более мы убеждаемся во всем обнаженном ужасе этого страшного института, тем с большим удивлением мы констатируем его упорную устойчивость. Закон 1856 г., легализировавший браки вдов, остался мертвой буквой. Не было за последние два столетия ни одного общественного движения, ни одной религиозной реформы, за ничтожными исключениями, которые не отстаивали бы брака вдов, но все эти усилия разбивались об упорную глыбу народного суеверия, поддерживаемого религиозными руководителями. Нужно ли говорить, что, пока вдова Индии не получит более очеловеченной позиции, многое в Индии будет оставаться в окаменелом состоянии, лишенном шансов на какой-нибудь прогресс. II когда задумаешься над краткими муками костра, пожирающего живую вдову, и длительно нудным унижением и страданиями вдовы не сожженной, то возникает еще вопрос: какая из них более заслуживает сожаления? Многие думают, что вдова не сожженная. Трудно проникнуть в градации человеческого страдания, не перенесши их лично, но одно можно сказать непреложно: достигнув исчезновения обычая сожжения вдов, англичане сделали по крайней мере лишь полшага в деле решения горького вопроса.