Индия

Ей это непременно понравится, я знаю. Все время, пока я рисовала открытку, мне было хорошо. Я чувствовала себя не такой одинокой. Но теперь мне опять плохо. И, может, это глупо назвать Индию моей самой лучшей подругой, ведь мы только что познакомились. И не так уж много я о ней знаю. Я все еще чувствую себя с ней иногда немного скованно, совсем не так просто и уютно, как с Пэтси.

Как бы мне хотелось сейчас свернуться на кровати Пэтси.

Нет, я хотела бы обнять Нэн.

Ох, Нэн.

Ох, Нэн.

Ох, моя Нэнни.

Кажется, я заснула уже под утро. И проснулась в ужасе, потому что открылась крышка люка. Я не понимала, где я. Я спрятала голову под одеяло – вдруг пришел Терри и сейчас он меня схватит. Но, конечно, это явилась Индия, старательно балансируя на одной руке подносом с завтраком.

Я с тоской жду, что мне опять придется жить на одном шоколаде. Но вот что она принесла мне на завтрак: миску кукурузных хлопьев с сахарным сиропом, нарезанные дольками бананы и молоко, два тоста, один с медом, другой с абрикосовым джемом, блюдце клубники, стакан свежего апельсинового сока и чашку чаю.

– Половину чая я пролила, – сказала она уныло.

– Все прекрасно! Замечательно! Я так тебе благодарна, Индия! – Под мышкой у нее я увидела какую‑то большую и серебристую штуку. – Что это? Крышка от кастрюли?

Индия покраснела.

– Это от самого большого маминого сотейника. Просто я подумала про это ведерко, понимаешь? – Она подошла к ведру, стоявшему в углу, и, деликатно отвернувшись, опустила на него крышку. Подошло как нельзя лучше.

– Ну вот! И мне будет проще и легче выносить его. Я сделаю это прямо сейчас, пока в доме все спят.

Словом, я, как маленькая леди Мак, села и принялась за роскошный завтрак, пока бедная Индия тащилась вниз с поганым ведром. Один Бог ведает, как она умудрилась спуститься с ним по этой лесенке и не уронить его. Вернула она его чистеньким, оно приятно пахло «Утенком».

Индия долго оставалась со мной. Мы обе были в ночных рубашках и вдруг превратились в маленьких девочек, разыгравшихся после сна; мы возились, хихикали (давясь), играли в разные глупые игры – в «крестики‑нолики», в «виселицу» и в «морской бой». Обычно в этих играх я бываю намного сильнее других (играть с Пэтси не имело смысла, у нее‑то я всегда выигрывала), но Индия оказалась крепким орешком. Все‑таки «виселицу» я выиграла у нее дважды – она не разгадала, какие слова я задумала, хотя мне казалось, что она обязательно догадается: «ТАЙНОЕ УБЕЖИЩЕ». Потом она захотела играть в вопросы‑ответы по Анне Франк, но тут было ясно, кто выиграет. Вместо этого мы решили нарисовать ее. Выбрали ее самое лучшее фото и стали срисовывать. У Индии получилось красивее, с бордюром из крошечных дневников и ручек, да и сходство ей удалось лучше. Она вежливо сказала, что мой рисунок ей нравится больше, но мы обе знали, что она приврала.

– Мне хотелось бы походить на Анну, – сказала Индия, погладив фотографию. – Ты только посмотри, какие у нее красивые глаза! Она выглядит такой умной, правда?

– Да, только мне не очень нравятся ее волосы. И зачем она так завивает их? Я думаю, ей куда больше пошли бы прямые волосы, длинные, до плеч. Хотела бы я иметь такие! Ты счастливая, Индия. – И я потянула ее за одну косичку.

– Я свои волосы ненавижу. Мне больше нравятся вот такие мягкие волосы, как у тебя. И твоя челка нравится. Она такая милая.

Она тронула ее – и я привычно отшатнулась.

– О господи, прости меня! Все еще больно?

– Нет. Правда нет, ни капельки.

Индия бережно раздвинула мою челку и осмотрела шрам.

– Как он мог, Дарлинг? – прошептала она.

– Видела бы ты, что он делал с моей мамой. Он сломал ей челюсть, выбил два зуба, ударил ее кулаком в живот, когда она ждала Гэри…

– Но тогда почему, почему она остается с ним?! – недоуменно спросила Индия.