Индия

Если к этой скудости и сомнительности сведений «Ригведы» мы прибавим картину, набросанную нами выше, жизни, быта и миропонимания ариев, то можем с некоторой уверенностью утверждать, что арии — по крайней мере к Индии — подошли без кастового деления, однородной и равноправной массой, индивидуально или посемейно, может быть, отличной и разноживущей, но уже в зависимости от личных качеств или личной житейской удачи, или невзгоды. Может быть, надежнее будет сказать, что арии вступили в Индию с почти потухшим институтом касты. Отсюда следует вывод, что веды и ведийский период, пожалуй, и не виновны в суровом и непреклонном институте касты; однако все те же веды дают нам ключ к уразумению того источника, из которого потекла река касты, чтобы затем постепенно окрепнуть, превратиться в огромное смрадное болото и затопить наглухо бедную страну.

Этим ключом является постоянное и отчетливое деление, проходящее через всю «Ригведу», народов современного Пенджаба (а позднее и районов восточнее него) на два главных разряда, которые всегда противопоставляются один другому и из которых каждый вмещает множество подразделений, т. е. племен и народов: это — деление на ариев и дасыо. Первые нам известны, а вторые, нужно полагать, были главным образом неарийские туземные народы, которых пришельцы после многолетней, а может быть, и многовековой борьбы покорили, оттеснили и поработили. В этом нельзя не видеть первого зародыша касты; интересно, что древнее широкое разделение на ариев и дасью перешло в последующем разграничении на дваждырож-денных и шудр, сохраненное в Индии отчасти и теперь. Само слово «дасью» на пути длительного соперничества ариев с аборигенами и вызванных им враждебных чувств претерпело ряд изменений. Это — старинное арийское слово, которое древние персы долго употребляли в первичном безобидном смысле, означающем «народы». В надписях Дария слово встречается нередко и обозначает уже коренных обитателей областей и районов в противоположность ариям. В Индии оно с первыми шагами ариев получило явно враждебный смысл, обозначающий неприятеля, врага, а потом перешло и в распоряжение ведийской мифологии, обозначив бесов, злых демонов, сил тьмы и засухи. Наконец, последняя перемена, которой подвергся смысл слова «дасью», особенно заслуживает внимания: слово «дасью» (в несколько измененной форме «даса») стало обозначать собою раба, каковое извращение смысла слова, вероятно, совпало с окончательным порабощением туземных народов ариями Из этого видим, что текст веды обрисовывает борьбу и социальные взаимоотношения сторон с такой ясностью, что первый набросок кастового подразделения на основах порабощения одного народа другим становится до очевидности ясным. Но этим не все сказано. Полученные путем завоевания рабы могли занимать низшие должности, работать на владык, терпеть унижения, но от этого еще далеко до запрета общей еды, устранения брачных сношений и т. д. Необходимо еще раз обратиться к ведам и посмотреть, нет ли в них указаний на зародыш кастовых требований относительно, например, брака, общей трапезы и т. п., и затем подумать, чем зародыш этот вызван.

Ведийские тексты помимо характеристики дасыо как врагов испещрены терминами, изобличающими глубокое презрение и отвращение к туземным народам. Это чувство, исходящее из расового антагонизма, своего рода дасиофобия, достигает в текстах исключительной пылкости, разнообразия и резкости. Прежде всего оттеняется физическое различие между врагами в цвете кожи, облике и чертах лица. Дасыо величаются «безносыми» (вероятно, разумеются плоские лица), «козлоносыми», «черными», «чернокожими». С разных сторон осуждается и высмеивается их быт и миропонимание — «люди без священных огней», «без богов», «без жертвоприношений и обрядов», «объедающиеся мясом», «питающиеся сырым мясом», «беззаконные». А когда дасыо были оттеснены в леса и непроходимые горы, то в поэзии арийских поэтов и жрецов они превратились в «чудовищ» и «дьяволов». Конечно, вся эта порочащая литература не создана была исключительным вдохновением или злословием жрецов, и последние, очевидно, находили для творчества постоянную и обильную пищу в окружающей массе, но вероятно также, что руководители масс подогревали и муссировали народное чувство умышленно, стараясь сделать его активным, прочным и широким. Нет ничего удивительного, что подобная политическая агитация, развиваясь и организуясь, могла пойти и дальше и вылиться потом в ряд правил и запретов — не вступать с нечестивыми в сношения, не есть с ними, избегать брачных уз и т. д.