Индия

В конце концов разум Хорнблауэра пришел к успокоительному выводу, что будущее неопределенно, и что в течение ближайших нескольких часов он не в состоянии хоть как-то это изменить. Учитывая это, все, что ему оставалось делать – это пойти спать. Он почти уже погрузился в сон, когда его что-то побеспокоило: как ему показалось, это была капелька пота, стекающая по его голому животу. Но это был не пот. Шевеление, которое он ощутил под пальцами, подсказало ему, что это таракан. Он подскочил, в отвращении. Карибы славились своими тараканами, однако он никогда не мог заставить себя смириться с ними. В темноте он пересек каюту и открыл дверь, ведущую в заднюю комнату, чтобы добраться до висевшей там лампы. Свет заставил броситься врассыпную еще дюжину отвратительных созданий.

– Милорд? – это верный Джерард вскочил с кровати, услышав шум в каюте адмирала.

– Ложитесь снова в постель, – сказал Хорнблауэр.

Он облачился в шелковую ночную рубашку, надел поверх нее шикарный смокинг, приготовленный для него, и вышел на палубу. Уже взошла луна, и «Клоринда» неспешно продолжала свой путь при помощи свежего берегового бриза, дующего ей теперь в полный галфвинд. Тараканы прогнали прочь все мысли о трудностях, он облокотился на поручень и стал наслаждаться красотами великолепной ночи. К рассвету ветер стих, но через полчаса удачная перемена ветра позволила «Клоринде» и «Абидосской невесте», шедшей в миле у нее за кормой, продолжить плавание к Пуэрто-Кабельо. Город, расположенный на полуострове, уже можно было разглядеть в подзорную трубу, и «Клоринда» быстро к нему приближалась. Были заметны рыбацкие лодки, идущие из города, маленькие суденышки, которые используют весла, чтобы выходить в море вопреки неблагоприятному ветру. При рассмотрении через подзорную трубу бросалось в глаза, что с ними что-то не так. Когда «Клоринда» подошла ближе, стало очевидным, что они переполнены людьми, чудовищно переполнены. Однако они не прекращали работать веслами, и, уверенно обогнув полуостров, вышли в открытое море, направляясь на восток, к Ла-Гуайре.

– Думаю, генерал Морильо проиграл сражение, – завил Хорнблауэр.

– Правда, милорд? – откликнулся Фелл, крайне заинтересованный.

– И еще я думаю, что в Пуэрто-Кабельо есть достаточно много людей, которые не горят желанием, чтобы их нашли, когда Эль Либерадор[9] войдет в город, – добавил Хорнблауэр.

Ему приходилось слышать о том, что война за независимость ведется с чисто испанской яростностью, так что даже репутация Боливара оказалась запятнана казнями и массовыми убийствами. То, что он видел, подтверждало слухи. Но эти переполненные лодки служили доказательством также и того, что Пуэрто-Кабельо вот-вот падет перед Боливаром. Он выиграл битву при Карабобо, победа в полевом сражении, разыгравшемся так близко от Каракаса, что означает почти верную гибель дела короля. Карабобо станет Йорктауном[10] южно-американской войны за независимость, в этом нет никаких сомнений. Скорее всего, Рэмсботтом расценивал потерю «Абидосской невесты» как пустяк по сравнению с приобретением целого континента.

Тем не менее, необходимо было окончательно развеять всяческие сомнения. Кабинет будет рад получить скорую и достоверную, из первых рук, информацию, касающуюся событий в Венесуэле.

– Сэр Томас, – сказал Хорнблауэр, – я отправляюсь на берег.

– Вы возьмете с собой вооруженную охрану, милорд?

– Как вам угодно, – ответил Хорнблауэр. Дюжина моряков с мушкетами вряд ли защитит его от отрядов победителей, но согласие избавляло его от споров и досадливых взглядов.

Когда Хорнблауэр вступил на пирс, залитый ослепительно ярким солнечным светом, гавань была пуста. Не видно было ни одной рыбачьей лодки, также как и ни одной живой души. Он двинулся вперед, охрана затопала следом, Джерард держался сбоку от него. Длинная, извилистая улица оказалась не совсем пустой: можно было заметить нескольких женщин, стариков, детей, выглядывающих из домов. Затем вдали справа раздался звук мушкетных выстрелов. Эхо далеко раскатывалось в тяжелом, душном воздухе. Потом показалась жидкая колонна больных и раненых: полураздетые, босые, они брели вдоль дороги. Некоторые падали, поднимаясь потом с трудом на ноги, а некоторые, прямо на глазах Хорнблауэра, валились, чтобы никогда уже больше не встать, кое-кто из таких ухитрялся откатиться на обочину, другие же продолжали лежать, пока изумленные товарищи перешагивали через них. Раненые, полуголые, босые, обезумевшие от лихорадки или согнутые пополам невыносимой болью, они плелись по дороге, тем временем как треск мушкетных выстрелов становился все ближе и ближе. Прямо на хвосте колонны с ранеными появились первые солдаты арьергарда, лохмотья, в которые они были одеты, лишь отдаленно напоминали белые с голубым мундиры испанской королевской армии. Хорнблауэр заметил про себя, что королевские силы еще способны выставить организованный арьергард, то есть не обратились в повальное бегство. Однако арьергард был до смешного мал – пожалуй, сотни две солдат. Они не хранили четко строй, но держались твердо: надкусив патрон, забивали заряд в ствол шомполом, сплевывали пулю в ствол мушкета, и, разбившись на пары или по одиночке, поджидали в укрытии возможности сделать по своим преследователям прицельный выстрел. Среди них находилось около дюжины офицеров, чьи обнаженные шпаги блестели на солнце. Старший по званию, офицер, сидевший верхом на лошади, заметил Хорнблауэра и его отряд и в изумлении натянул поводья.