Индия

Помощник его, марселец Барбассон, заключенный в Нухурмуре вместе с Нана-Сагибом и горстью туземцев, свято соблюдал данное ему приказание не покидать неприступного убежища до возвращения Сердара. Поэтому вся тяжесть ответственности в этой неравной борьбе осталась на плечах нескольких мужественных людей, которые окружали браматму Арджуну.

Нет сомнения в том, что будь Сердару известна опасность, которой подвергался Нана-Сагиб и его друзья, он поспешил бы уехать из Франции и прилетел бы к ним на помощь. Смерть Кишнаи, которого повесили на его глазах и хитрая уловка которого была ему неизвестна, способствовала его спокойствию; он знал, что раз исчез этот негодяй, не найдется больше ни одного индуса, который выдал бы Нана-Сагиба… Ватсон подкупил Дислад-Хамеда, но этот трус мог только своими доносами способствовать тому, чтобы вешали несчастных туземцев, причастных к восстанию. Но до убежища Нана-Сагиба ему не добраться, и сэр Лауренс мог бы ждать целые столетия поимки принца.

Между тем при настоящем положении дел случаю угодно было устроить так, чтобы этот человек знал тайны двух партий; успех той или другой мог, пожалуй, зависеть и от него. Утсара все это прекрасно понял, когда браматма, весь поглощенный важностью событий, удовольствовался ответом своих послов, что падиал вернулся домой. Факир подозревал какую-то западню и, чувствуя, что все погибнет, если негодяй попадет во власть Кишнаи, решил даже пожертвовать своею жизнью, лишь бы только вырвать от тугов падиала прежде чем тот успеет что-либо открыть им.

Только бы придти вовремя, как и сам он сказал. Он знал трусость падиала и был уверен, что нет тайны, которую он не выдал бы перед страхом пытки. Тем не менее мужественный факир не знал причины похищения, приписывая его исключительно неисполнению смертного приговора, произнесенного мнимым трибуналом Трех против браматмы. Но это было не так. Причина, несравненно более важная, заставила Кишнаю поместить Дислад-Хамеда в потайное место.

Когда сэр Лауренс приготовился принять ночного сторожа, Кишная, как вы помните, спрятался по приглашению вице-короля в амбразуре одного из окон, закрытой толстой портьерой, чтобы присутствовать, не будучи видимым, при приеме падиала. Вы помните также, что по окончании аудиенции Кишная исчез, но куда — никто не видел. Место это, или вернее, амбразура окна, оказалось случайно тем же самым, куда браматма, переодетый пандаромом, вышел из потайного коридора, чтобы присутствовать при разговоре начальника тугов с вице-королем. Удаляясь оттуда, Арджуна, взволнованный слышанным разоблачением, забыл закрыть подвижную часть стены. Когда Кишная, проходя мимо, заметил в стене зияющее отверстие, сходное с тем, через которое он сам прошел, он сейчас же понял, что через это неизвестное ему отверстие проходил кто-то, желавший подслушать его разговор с Лауренсом. Кто бы это ни был, — он не мог быть другом.

Начальник тугов, мужество которого было выше всяких сомнений, не колебался ни минуты и вошел в этот коридор, который неминуемо должен был привести его к главной артерии лабиринта. С первых же шагов он наткнулся на какой-то предмет, стоявший у стены, и к своему изумлению признал в нем палку с семью узлами и с привязанными к ней четками неизвестного пандарома, который весь день бродил вокруг дворца, возбуждая в нем сильные подозрения. Ему даже показалось, что это браматма, его враг; он заметил одну подробность, которая ускользнула бы от всякого другого, кроме этого опытного в хитростях и переодеваниях человека. Арджуна, родившийся на Коромандельском побережье в президентстве Мадрасском, хотя и говорил совершенно правильно и чисто на телингском наречии Беджапура, все же сохранил некоторый акцент, который слышен был в его криках, когда он обращался к толпе, предлагая купить зерна сандала.

Кишная отстранил от себя сначала это предположение, не понимая, какой интерес мог заставить браматму ходить среди толпы в таком костюме, тогда как к услугам его была целая армия факиров и слуг, готовых во всякое время собрать для него необходимые сведения. Но когда ему в руки попалась палка и четки мнимого пандарома, он больше не сомневался в этом. Только один браматма мог пробраться в тайные ходы дворца, которые были неизвестны Кишнае. Браматма и пандаром были, следовательно, одно и то же лицо. Но в таком случае, смертельный враг знал все его тайны! Он знал, что Совет Семи состоит из одних только тугов, добившихся этого достоинства после убийства настоящих членов, и что древний из Трех был не кто другой, как Кишная, повешенный в Вейлоре.