Индия

Когда прозвенел звонок и все пошли по домам, миссис Гибс подозвала меня.

– Я хочу поговорить с тобой, Индия. Мне очень жаль, что тебе было так тяжело во время урока, – сказала она. – На меня большое впечатление произвело то, что ты так много знаешь об Анне Франк. Я понимаю, ее история потрясла тебя. И все‑таки я не могу допустить, чтобы ты так кричала в классе.

– Но остальные ведь ничего не понимали. Они смеялись и отпускали дурацкие шутки.

– Знаю, Индия. Это неприятно. Но тебе не следует так сильно волноваться. Ты слишком чувствительна и чересчур эмоционально все воспринимаешь, дорогая. Это немножко нервирует.

Я не считаю себя слишком чувствительной. По‑моему, это другие недостаточно чувствительны. Но я знаю, в этом причина, что большинству людей я не нравлюсь. Не только Марии и Алисе. Все девочки считают меня странной. Даже Миранда, которая ведь и правда была моей лучшей подругой, часто говорила мне, что я в самом деле со сдвигом. Мама тоже вечно вздыхает и твердит, что не следует держаться эдакой трагедийной королевой. Ванда постоянно советует не вешать нос. Папа раньше подбрасывал меня вверх и тряс до тех пор, пока я не начинала визжать, – это была такая игра: вытрясти из меня все мои тревоги. Давным‑давно не играли мы в эту игру. Может, потому, что я стала слишком большая. А может быть, даже папа меня уже не любит.

Я стояла перед миссис Гибс, и у меня опять полились слезы. Мне вспомнилась другая игра из наших с папой прежних игр. Он сплетал пальцы, изображая гаечный ключ, и бережно прикладывал их к моим векам, а сам при этом словно поскрипывал. «Давай‑ка потуже затянем гайку на этом забавном слезливом кране», – говорил он, и я переставала плакать и смеялась.

Папа как будто покинул дом, а в его тело вселился незнакомый, ужасно раздражительный мужчина.

– А теперь‑то в чем дело, Индия? – спросила миссис Гибс. – Ну же, возьми себя в руки, ведь ты уже большая девочка. Я тебя не журю, просто хочу немного поговорить с тобой по душам.

– Я понимаю, – пробормотала я, шмыгнув носом.

– У тебя есть носовой платок, дорогая? Послушай, Индия… дома у тебя все в порядке, не правда ли?

Я так и подскочила.

– Ты должна знать, что всегда можешь поговорить со мной, слышишь? Особенно если есть что‑то такое, что тебя тревожит.

В моем мозгу сразу несколько раз щелкнуло: папа, мама, Ванда. Я пробежалась по всему длинному списку моих неприятностей. И не знала, с какой начать. В основе всего, конечно, дилемма с папой, но о нем я говорить с миссис Гибс не хотела. Он для меня все еще самый‑самый любимый человек на свете (кроме Анны). Мне кажется, это ужасное предательство – начать жаловаться прямо с него.