Индия

Путь спасения, намечаемый Буддой, отличается как от пути брахманов, так и от такового же джайнов. Хопкинс говорит: «Знание является мудростью брахманов, аскетизм — мудрость джайнов; чистота и любовь — наипервая из мудростей буддиста». И здесь буддизм не вступал в конфликт с другими религиями своего времени. Обе системы — брахманизм и буддизм — существовали рядом около 14 столетий после смерти учителя. Некоторые правители и некоторые эпохи были по преимуществу буддийскими, но историческая очевидность о непрерывном сожительстве брахманизма рядом с буддизмом со времен Александра Македонского (327 г. до н. э.) является решающей.

Ученые часто ставили вопрос, каким образом столь пессимистическая религия, как буддизм, столь туманная по своему содержанию и потому столь мало доступная массе, все же снискала энтузиазм народа Индии. Все, что она предлагала наиболее ощутимого,— это было отрицание существования души, во-первых, и игнорирование вопроса об уничтожении жизни путем постановки для верующего вопроса о нирване, во-вторых; последнее для учителя означало освобождение от чувственных условий существования, без чего, согласно тайне кармы, было бы возобновлено индивидуальное существование, т. е., иначе говоря, цепь страданий. Не входя в подробности вопроса, упомянем только общий ответ авторитетов на вопрос о причинах успеха буддизма.

Новая религия несла с собою весть об освобождении от брахманского закона жертвоприношений, отчасти заменив их ступенями морально-духовных достижений. Постепенно начатый среди сословия кшатриев по преимуществу, буддизм спустился к массе, давая возможность духовного мира всякому человеку независимо от его племени или касты. Являясь в основе религией страдания и искупления, буддизм удачно отвечал основному настроению мечтательно-печального населения Индии. «Буддийские положения,— говорит Ольденберг,— о страдании всего скоропреходящего суть резкое выражение этих настроений индийского народа, и комментарий к этому выражению записан не в одной речи в Бенаресе и не в одних изречениях "Дхаммапады", он начертан неизгладимыми чертами во всей страдальческой истории этого несчастного народа». Но, быть может, более всего популярность религии покоилась на обаятельной личности Учителя, жизнь которого протекла в активном «излиянии добра» и вокруг имени которого постепенно сосредоточился узел наиболее трогательных легенд. После того как буддизм с ходом истории прошел через орбиты влияний зороастризма, гностицизма и христианства, Будда стал рассматриваться верующими как существо божественное, совершенства которого стали теперь предметом размышлений, стал Спасителем, к которому потекло обожание. Это было новое течение, совершенно чуждое духу старого буддизма, но, видимо, подпираемое снизу духовным искательством масс, так как и реформированный брахманизм должен был стать на тот же путь конкретного богопочитания, упавшего в индуизме до степени грубого идолопоклонства.

Сила и устойчивость буддизма значительно зависели от сангхи, или товарищества, членов монашеского ордена. Это был институт, чуждый брахманизму, хотя и не Индии вообще, крайне своеобразный коллектив, не имевший видимого главы, но руководимый невидимым главою в лице учения и правил, возвещенных Буддою.

Со смертью Будды эта община сделалась единственной видимой носительницей идеи, раньше воплощенной в Будде, единственной обладательницей «искупительной истины». Ее устройство, по-видимому, усложнялось постепенно. Во всяком случае, во времена Ашоки (273—236 гг. до н. э.) мы находим хорошо организованный коллектив, владеющий каноническими книгами. На ряде собраний община выработала сложную систему морали, ритуала и правил, начиная с простых правил общежития для монастырей. Они, как всегда, с годами становились более и более сложными, и старый, краткий перечень дисциплины для монахов, набросанный после смерти основателя, стал позднее сложным и тягостным. С веками правила стали даже более жесткими, чем в брахманской кастовой системе, и вылились в конце концов в форму рокового гнета против всякой духовной независимости.

История буддийских синодов, являющихся цементирующим фактором в развитии буддизма, довольно темна и вся переплетена легендами. Поворотным пунктом в истории буддизма является III век до н. э., когда в Северной Индии политическая обстановка вызвала к жизни огромную военную монархию Маурьев, которая во время Ашоки распространила свои границы далеко за пределы влияний брахманизма. Монархия явилась созданием авантюриста Чандрагупты, человека низкого происхождения (традиция считала его шудрой). Необходимы были какие-то иные скрепы для нового государственного организма, и династия должна была воспользоваться тою религией, цели которой были широкого (космополитического) размаха и захватывали в свои тенета людей разных рас, пониманий и положений. Исключительность индуизма не отвечала задачам политического момента, и буддизм при Ашоке сделался государственной религией. Едва ли поглощение буддизма политической жизнью было для него удачей, как для религии; возрастая в мировом влиянии, он, естественно, падал в своем духовно-воспитательном содержании. По всей видимости, на период 200— 100 гг. до н. э. выпадает наиболее успешная пропаганда буддизма. С этим же периодом связано появление изображений Будды, искусство, начатое в Пенджабе, может быть, под влиянием греков, но позднее сильно усвоенное индуистами и джайнами для украшения их многочисленных храмов.