Индия

В двенадцать часов все, словно обезумев, начали целоваться. Бен поцеловал Фебу. Меня он не поцеловал. Меня поцеловал папа, потом мама и еще несколько маминых приятельниц, а один чокнутый гость поднял меня и давай кружить, кружить, кружить, пока не стал красным как рак, так что вынужден был плюхнуться в кресло. Мама сердито бросила взгляд в мою сторону, как будто это была моя вина. Мама тоже получила изрядное число поцелуев. Черная икринка на ее зубах исчезла. Какому‑то неудачнику она попала на язык, хи‑хи.

Я пристально разглядывала всех этих улыбающихся мужчин, хотела определить, кому же досталась икринка.

– Неприлично так таращиться, Индия, – прошипела мама.

Потом раздался громкий треск, хлопок, и мама, как ребенок, стала бить в ладоши.

– Фейерверк! – кричала она. – О‑ля‑ля!

И заторопила всех в сад. Она наняла специального человека, чтобы устроить собственный фейерверк. Мы должны были безопасности ради стоять за маленьким заборчиком из штакетника, так что все сгрудились там, и было ужасно неудобно. Я видела, как папа использовал это, стоя впритирку к Сьюзи. Лучше бы она не приходила на наш вечер. Папа нужен был мне. Мама суетилась в другом конце. Я старалась отойти от нее подальше – знала, что ей было бы досадно видеть, как я стою в полном одиночестве.

Я следила глазами за каждой ракетой и всякий раз, когда она рассыпалась звездами, загадывала желание.

Хочу иметь лучшую подругу!

Я повторила заклинание не меньше десяти раз, если не больше, а потом прокралась назад в дом, на кухню. На серебряных подносах подсыхали оставшиеся канапе.

– К черту «Разумное питание». Я вовсе не «подвижный ребенок», – пробормотала я и принялась уплетать все подряд: сладкие колбаски, глазированные медом, кусочки спаржи, перепелиные яйца, тарталетки с козьим сыром, тайские куриные палочки и даже канапе с черной икрой; после этого я вынула из холодильника большой ванильно‑имбирный торт‑мороженое и поела в свое удовольствие. Потом отправилась спать.

Мне не было плохо. Просто немного тошнило – но из‑за этого ночью пришлось все‑таки отправиться в ванную. Вечеринка, по‑видимому, закончилась, потому что внизу было тихо. Зато в маминой и папиной спальне – куда как шумно. Похоже, у них была крупная ссора из‑за Сьюзи.

Я чувствовала себя такой одинокой, что подумала было пойти к Ванде. Если она все еще плачет, мы могли бы как‑то утешить друг дружку. Но, просунув голову в дверь, я увидела, что она крепко спит, ее чернильно‑черные волосы закрывали лицо, длинные ноги далеко вытянулись из‑под стеганого одеяла. Я решила, что, разбудив ее, поступлю жестоко, поэтому вернулась к себе, легла, включила свет и в который раз стала перечитывать с начала дневник Анны Франк, чтобы забыть о своем привередливом желудке.