Индия

Когда Нариндра вышел из каюты Сердара, его красные сверкающие глаза ясно показывали, что он был взволнован и плакал, а нужно было, я думаю, сильное волнение, чтобы заставить плакать сурового махратского воина. Выходя, он судорожно пожал руку своего друга и сказал:

— Брат, успокойся… мы его спасем!

Все спокойно спали на борту «Дианы», кроме первой вахты. Барбассон-Шейк-Тоффель держал маленькое судно на военном положении, и араб, исполняющий обязанности старшего офицера, спокойно прохаживался по возвышенному юту, когда часовой на мачте крикнул:

— Парус направо впереди!

Барбассон, спавший всегда одним только глазом в своей каюте на палубе, какие бывают на пароходиках, плавающих в тропических морях, соскочил мгновенно с койки… но не успел он переступить за порог двери, как послышался вторичный крик:

— Парус слева позади!

— Клянусь бородой Барбассонов! — воскликнул капитан. — Вот мы и влопались! Пари держу, что попали в самую середину английского флота.

— Парус слева впереди! — продолжал бесстрастный голос матроса.

Барбассон бросился на ют с биноклем в руке и стал считать, один… два… три… четыре… пять.

А матрос продолжал снова:

— Парус направо позади!

— Пять… — говорил Барбассон, — пять… посмотрим! Будет, наверное, и шестой, надо пополнить полдюжины… вот он и есть направо… из всех шести… он меньше других, это визо… он вместо шпиона у эскадры. Вот они, мои голубчики, только шесть английских судов, и мы посреди них. Чем не игра в шары! А мы, так сказать, юла*, и все будут метить в нас. Пусть пятьсот девятнадцать дьяволов разорвут меня на части, если на этот раз все мы еще до следующего восхода солнца не будем болтаться на реях адмиральского судна… Что вы скажете, генерал? — обратился Барбассон к своему другу Барнету, который случайно не спал и вышел на палубу подышать свежим воздухом.

></emphasis> * Четыре стороны ее помечены буквами, которые составляют условные знаки игры в шары.

— Тебе это лучше знать, чем мне, — отвечал Барнет, — профессия моряка единственная, которою я так мало занимался, что положительно не имею никаких сведений по науке мореплавания, чтобы в достаточной мере определить шансы, которые дают нам возможность скрыться.

— Шансов никаких, дяденька-с! — сказал капитан. — С теми разбойниками, из каких состоит наш экипаж, без документов, с Сердаром на борту, дело наше ясно.

— Как! Без документов?

— О, нет! У нас есть разрешение султана Маскатского, нашего, так сказать, патрона; но, понимаешь, шхуна из Маската пахнет ведь пиратами, корсарами, невольничьим судном, всем, чем хочешь, а потому лучше ее не показывать: нас только скорее повесят, и без всяких объяснений… Видишь, они еще не заметили нас, ибо наши мачты ниже чем у них, да и паруса у нас не распущены, а наши мачты ночью показались бы спичками, даже и в их подзорные трубы… Они идут эскадрою в две линии по направлению к Бенгальскому заливу… первые суда прошли мимо нас, не обратив на нас внимания, но скоро наступит день, и тогда берегись! Надо будет показать наш флаг, а раз у них мелькнет какое-нибудь сомнение, сейчас шлюпку в море и выстрел из пушки… это чтобы мы остановились — и с полдюжины этих английских омаров обыщут все у нас с палубы до трюма… Ну, а там дальше дело наше ясно, говорю тебе, товарищ!

— Я американский гражданин, и хотелось бы мне посмотреть…

— Та… та… та! Американец ли, поляк, пехотинец, англичане на море смеются над всеми и знать никого не хотят… А что если разбудить Сердара, мой милый Барнет, дело-то стоит этого… Смотри туда! Вон первый луч солнца окрасил уже горизонт… минут через десять они насядут на нас.