Индия

Между тем позиция Бертольда Регенсбургского, темпераментного оратора, всецело вовлеченного в круг интересов внемлющей ему толпы прихожан, – совершенно иная. Как это вообще свойственно монаху нищенствующего ордена, францисканец не замкнут в стенах монастыря, но живет и действует в самой гуще общества. Бертольд постоянно странствовал по разным частям Империи и Европы, обращаясь со своей проповедью к представителям разных слоев населения и, соответственно, приспосабливая ее содержание к пониманию и потребностям аудитории. Мы уже упоминали свидетельства Салимбене о том огромном и напряженном интересе, какой вызывали проповеди Бертольда у жителей городов и деревень, толпами стекавшихся послушать знаменитого проповедника. Изучение его текстов не оставляет ни малейшего сомнения в том, что он близко и в деталях был знаком с жизнью и интересами тех, к кому обращался.

Выше было высказано предположение о том, что вопросы слушателей, коими то и дело прерываются его проповеди, вымышлены самим Бертольдом с целью оживить изложение. Но, собственно, у меня нет уверенности, что в данном случае перед нами

330

не более чем риторический прием. Ведь в отличие от латинских прототипов его проповедей, их тексты на средневерхненемецком языке представляют собой записи, произведенные post factum. Поэтому вполне допустимо, что речи Бертольда в действительности прерывались вопросами его слушателей. В таком случае диа-логичность его произведений следовало бы понимать буквально.

Возможно, различия в способах самовыражения связаны отчасти и с временным промежутком примерно в целое столетие, отделяющим Гвибера и Абеляра от Бертольда. Не следует упускать из виду также и напряженную социально-психологическую обстановку «междуцарствия» в Германии.

Абеляр пишет исключительно о самом себе, что отвечает жанру и целям исповеди. Внимание Бертольда, напротив, сосредоточено на моральном состоянии его слушателей, на их быте и поведении и менее всего – на своей собственной персоне. Однако парадоксальным образом мы узнаем о его характере и темпераменте намного больше, нежели из признаний его предшественников.

Бертольд не склонен скрывать свои эмоции, и все, что является предметом его поучений, окрашено его личным отношением и пристрастиями. Перед его умственным взором – человек, за спасение души которого он неустанно борется. Человек этот – не просто одна из бесчисленных единиц общества, которое мыслится проповедником как отражение и земной дубликат небесной иерархии, девяти хоров ангельских, коим соответствуют девять общественных разрядов, начиная от властей и господ и кончая простолюдинами. Человек этот всегда конкретен. В центре внимания Бертольда оказывается расчлененное на несколько групп городское население – именно к нему он присматривается с особым интересом. Бертольд как бы ведет слушателей по улицам хорошо знакомого ему города, то и дело останавливаясь у лавок ремесленников разных профессий, оптовых купцов и мелочных торговцев. Его рассказ о виденном не нейтрален, он клеймит торговцев несвежей пищей, обличая их нечестность; он обрушивает проклятья на купцов, которые обмеривают и обвешивают своих покупателей; он не жалеет брани для сапожника, изготовившего дрянную и тесную обувь. Насыщенная образными и живыми картинами речь Бертольда порождает у слушателей и читателей своего рода эффект присутствия. Короче говоря, он непосредственно вовлечен в круговорот жизнедеятельности современников, нравы и верования которых он пытается улучшить и упорядочить. Он – не вне толпы и не над нею, он – в ней и живет ее интересами.