Индия

И вот утром четвертого дня они вернули Тала с границы между жизнью и смертью. Для Тала пришло время проснуться. Сарисины, подсоединенные к задней части черепа ньюта, теперь должны были провести полное автономное тестирование нервной системы и установить, правильно ли прижились биочипы и насколько точно мозговые структуры Тала, связанные с половым поведением, воспроизводят новые, имплантированные тендерные модели.

Пробуждение ньюта проходило при практически полном отсутствии кожи. Мышцы мешками свисали с разделенных сухожилий, глазные яблоки и мозг были обнажены. Разрезанное, освежеванное тело покоилось в антитравматическом геле.

– Ну что ж, я практически закончил, детка, – говорит Нанак. – Ты можешь открыть глаза.

Только кокон из анестезирующего геля спас Тала от смерти от болевого шока. Сарисины «играли» на нервной системе ньюта, как на ситаре. Воображение Тала переполнилось невиданными образами и немыслимыми ощущениями. Пальцы двигались, ноги бежали, сами собой возникали желания, доселе неведомые Талу, являлись видения, полные чудес, пели хоры, среди которых возвышался глас Божий. Ньюта захватывал поток ощущений и эмоций, появлялись жуткие монстры‑насекомые, набивавшиеся ему в рот. Талу мерещилось, что тело становится крошечным, с горошину величиной, попадает в места, где доселе бывать не доводилось, встречается с друзьями, которых у Тала никогда не было, размышляет над воспоминаниями о никогда не случившемся. Ньюту хотелось позвать мать, отца, хотелось кричать и кричать, но тело было недвижимо, безгласно, беспомощно.

Затем сарисины вновь отключили мозг Тал, и в анестезийной амнезии забылись все чудеса, все кошмары, с которыми довелось столкнуться в гелевом резервуаре. Точные машины снова водрузили верхнюю часть черепа на голову Тала, подсоединили все, что было разъединено, «одели» ньюта в новую, только что выращенную кожу. Еще пять дней Талу нужно было «провисеть» в бессознательном состоянии в особом растворе, стимулирующем рост клеток. В те дни приходили самые потрясающие сны. На десятое утро сарисины отсоединились от черепа Тала, опорожнили резервуар, обмыли совершенно новую кожу ньюта. Узкая грудь Тала поднималась и опадала в ослепительном свете ламп.

– Ну вот, это ты, – произносит Нанак.

Тал открывает глаза и видит, как кольцо сканера разделяется надвое, а полукружия скрываются под смотровым столом.

– Я?

– За исключением некоторых последствий естественного процесса саморазрушения ты в полном порядке. В тебе полно света. Ну, я мог бы еще прочесть длинную проповедь о вреде насыщенных жиров, алкоголя, табака, ряда медикаментов и о пользе движения и спорта, однако, думаю, ты и так в курсе.

– А как насчет…

Тал касается рукой головы.

– Все в абсолютном порядке. Могу выдать тебе полный сертификат здоровья. Радуйся. Теперь вставай. Пойдем пообедаем, и ты расскажешь мне, в чем дело.

Перегнувшись через край диагностический кушетки, Тал пытается подыскать десятки отговорок, чтобы отказаться от приглашения на обед, и вдруг понимает, что, если не выложит Нанаку все, что накопилось на душе, поездка в Патну окажется напрасной.

– Хорошо, – говорит Тал. – Я принимаю приглашение.

Обед очень прост и состоит из нескольких изысканных вегетарианских блюд. Проходит он на штурманском мостике, с которого когда‑то капитаны окидывали взглядом флотилии своих барж. Ассистент и повар Нанака, Сунити, бегает туда‑сюда с бутылками холодного «кингфишера», засыпая Тала советами по поводу того, как следует есть каждое блюдо. «Нужно держать во рту, пока не занемеет язык», «следует откусить два раза», «ложечку этого, потом кусочек того, а по том закусить лаймом»…

Свободная торговая зона Гандак расслабляется после дня, проведенного в зарабатывании дивидендов для врачей‑профессионалов в Небраске. Музыка и запах марихуаны поднимаются от барж, когда «предприниматели» выходят из своих «предприятий», чтобы, облокотившись на перила, покурить и раздавить бутылочку пива в последних лучах заходящего солнца.