Индия

Единственный объект знания, по мнению Готамы, есть абсолютная истина (прама). Заключение, к которому приходит путем индукции Аристотель, что животные, имеющие мало желчи, долговечны, может быть названо вьяпти. Он приходит к такому заключению таким образом: человек, лошадь и мул (С) долговечны, у человека, лошади и мула мало желчи (В); стало быть, все животные, у которых мало желчи, долговечны. Рассуждение Готамы не особенно сильно отличается от этого, но он выразился бы иначе. Он сказал бы так: там, где мы видим атрибут малой желчи, мы видим также и атрибут долголетия, как например, у человека, лошади, мула и т. д. Но он не остановился бы на этом. Он считал бы эту вьяпти только средством для того, чтобы установить новое правило; он воспользовался бы ею как средством дедукции и сказал бы: «Теперь нам известно, что у слона мало желчи, и потому мы знаем также, что он долговечен». Или возьмем другой пример, когда Аристотель говорит, что все люди смертны; Канада сказал бы, что человечество проникнуто смертностью или что мы никогда не видели человечества без смертности; и если Аристотель заключает, что цари смертны, потому что они принадлежат к классу людей, то Канада, рассуждая для себя, а не для других, сказал бы, что царственность проникнута человечеством, а человечество проникнуто смертностью и что, стало быть, цари смертны.

Было бы нетрудно привести возражения против подобного рода рассуждений, и мы увидим, что и сами индийские философы не замедлили выставить эти возражения и ответить на них. Одно только можно сказать в пользу индийского метода. Если мы будем собирать примеры для составления индукции, если, как в вышеприво-димом случае, мы будем говорить о лошадях, мулах людях и тому подобном, то мы, несомненно, все более и более будем приближаться к общему правилу, но мы никогда не будем в состоянии устранить все реальные, а тем более все возможные исключения. Индус, наоборот, утверждая, что там, «где мы видим атрибут малой желчи, мы видим также и атрибут долговечности» и «никогда не наблюдаем долговечности без атрибута малой желчи» и приводя известное количество примеров и притом только ради уяснения, не допускает реальные, хотя и возможные исключения. Он утверждает как факт, что то, что видит он, видит и другой и таким образом переносит onus probandi противного на другую сторону. Индус настолько хорошо знаком с характером индукции, что может сказать словами европейских философов, что из того, что в девяносто девяти случаях правило (вьяпти)[212] оказалось верным, совсем не следует, что оно было верным и в сотом случае. Если, однако, можно доказать, что никогда не бывало, чтобы дым был виден без огня, то взаимосуществование и нераздельная связь дыма и огня устанавливается более прочно, чем их можно было установить каким угодно количеством примеров, когда дым и огонь видимы вместе.

Условия (упадхи), при которых позволительно составить вьяпти, – общее и даже всеобщее универсальное правило, сильно занимали умы индусских философов. Множество томов было написано по этому предмету, и не добавляя ничего нового к вопросу о происхождении, они во всяком случае представляют любопытную параллель попыткам европейских философов защитить индуктивное и дедуктивное мышление.

Теперь, по-видимому, навряд ли будет уместно критиковать индуктивный и дедуктивный методы, выработанные индусскими философами. И прежде всего, конечно, следует более подробно их изучить. Возражения, которые выставлялись против них до сих пор, были, конечно, известны и Готаме и Канаде. Следуя своей системе выводить на сцену пурвапакшу и уттарапакшу (возражающего и утверждающего), они выставляли сами всевозможные возражения и подробно анализировали их и отвечали на них. Так, например, европейские ученые указывали, что предложение «где есть дым, есть и огонь», в действительности утрачивает свой универсальный характер[213] введением примера, «как в кухонной печке». Но индусские логики прекрасно знали, что такой пример не является существенным для силлогизма.