Индия

Они не знали другой воли, кроме его воли, другой привязанности, кроме его привязанности, другой ненависти, кроме его ненависти. Это была, одним словом, преданность Ауджали — и Сердар решил воспользоваться всеми тремя.

Что касается Рамы, то, мы сказали уже, Сердар ни на минуту не мог допустить мысли, чтобы здесь можно было ожидать хотя бы нейтралитета. Дело шло об убийстве его отца, а по закону индусов тот, кто не мстит за смерть отца, «должен быть изгнан из общества порядочных людей, и душа его после смерти тысячи раз будет возрождаться в теле самых отвратительных животных».

Как видите, полная противоположность христианскому милосердию, тогда как суть учения и там, и здесь ставит на первом плане добродетель прощения всех обид. Правило чистой формальности на востоке, где добро забывается всегда, зло никогда.

На востоке ли только?

Как бы там ни было, но в борьбе, к которой готовился Сердар, он был только один, а потому недостаток силы ему приходилось пополнять хитростью; ему необходимо было время для того, чтобы распределить свои батареи, придумать сообщение и, наконец, найти верное убежище для майора после его побега. Вы понимаете теперь, с каким лихорадочным нетерпением спешил он уехать: каждый проходивший день уменьшал шансы на спасение несчастного, за которого он в этот час готов был с радостью отдать свою жизнь, чтобы оставить воспоминание в сердце единственного существа, которое еще напоминало ему счастливые и беззаботные часы детства, навсегда канувшие в вечность.

В ту минуту, когда маленький отряд покидал грот, куда он больше не думал возвратиться, и направлялся по дороге к проходу, найденному молодым Сами, кусты над гротом тихонько раздвинулись и между ними показалось лицо, безобразное до отвращения, которое долго следило глазами за удаляющимся караваном, как бы выслеживая дорогу, по которой он направлялся.

Когда скрылись из виду Барнет и Рама, замыкавшие шествие по своей привычке, как соединенные узами дружбы, благодаря обоюдной ненависти к капитану Максуэллу, кусты сомкнулись и оттуда вышел индус, совершенно голый, вследствие чего тело его сливалось в тени леса с окружающими его предметами; поспешно спустился он со скалы, где прятался и, скрываясь в джунглях, пошел параллельно той дороге, по которой шли наши авантюристы. Это был Кишная, глава душителей, который каким-то чудом избежал мести Сердара и теперь шел по следам его. Какие планы у него? Не хотел ли он снова приняться за свое гнусное ремесло в надежде получить награду, обещанную губернатором Цейлона… или поступками его руководило какое-нибудь более важное побуждение? Мы это, вероятно, скоро узнаем, потому что смерть его сообщника Веллаена побудила его перебраться на Большую Землю, чтобы присоединиться к своим, ждавшим его в лесах Тривандерама… Не желает ли он, быть может, унести с собой уверенность, что и Сердар также покидает Цейлон и отправляется на Коромандельский берег?

Первый час дороги прошел в молчании, как это бывает всегда, когда какой-нибудь отряд путешественников отправляется в путь до начала дня. Тело и душа сливаются, так сказать, в одно с окружающей их природой; птицы спят еще среди листьев, куда едва начинают проникать смутные проблески рассвета, этих сумерек утра; влажная свежесть несется от травы и листвы дерев; легкая дымка, результат ночной росы, которая начинает испаряться в воздух, придает всему ландшафту неясный оттенок, смешивая все предметы, как будто бы они прикрыты легкой газовой вуалью. Все идут, точно погруженные в сладкую дремоту, которую первый солнечный луч рассеет вместе с утренним туманом.