Индия

— А ты никогда не пробовал действовать на него убеждением? — спросил Нариндра.

— Это невозможно… доказательства, восстанавливающие мою честь, должны погубить его. Генеральский чин, место в Палате Лордов, губернаторство Цейлона, бесчисленные ордена… все будет у него отнято. Приговор суда, оправдывая меня, в свою очередь опозорит его, потому что меня судили за преступление против чести, совершенное им и взведенное им же на меня с помощью его сообщника. Друзья мои! Друзья мои! Я слишком несчастен!

И бедный изгнанник не выдержал и громко зарыдал. Это душу раздирающее горе тронуло до глубины души Нариндру и Раму, и слезы показались у них на глазах.

— Ах, что я только чувствую, когда вижу слезы этого прекрасного человека, — пробормотал провансалец сквозь зубы. — Ну-ка, сын мой, Барбассон! Вот тебе случай плыть на всех парусах и прибегнуть к неисчерпаемым источникам твоего воображения… Подумаем-ка немножечко… Так… так! Мне кажется, это было бы неглупо… Не будем, однако, увлекаться… Возможно ли это? А почему нет? Нет, ей-Богу, изложим-ка наше дело, — и Барбассон обратился к Сердару.

— Полноте, мой добрый Сердар, клянусь Барбассоном, вы предаетесь отчаянию из-за пустяков… Я, напротив, нахожу, что положение наше несравненно лучше, чем было раньше.

При этих словах все подняли голову и с жгучим любопытством устремили глаза на своего собеседника; зная гибкость и изворотливость его ума, они с удвоенным вниманием приготовились слушать, что он им скажет.

— Да, мои добрые друзья, — продолжал Барбассон, польщенный интересом, который возбудили его слова, — мы отчаиваемся, тогда как, напротив, должны были бы радоваться. Проследите внимательно придуманный мною план.

Сердар приготовился, можно сказать, пить его слова.

— Я не знаю плана друга нашего Сердара, — продолжал Барбассон, — но думаю, что он не имел никакого намерения вступать в борьбу с флотом и гарнизоном, которым командует этот Вильям Броун, а потому силу, которой у нас нет, приходится заменить хитростью. Сейчас можете судить, имеют ли сходство ваши планы с моими. Ваш враг настороже теперь, говорите вы? Но ведь он настороже против открытой атаки, я же думаю, что вы не имели никакого решительно намерения пойти к нему еще до измены этого мошенника Рам-Шудора и сказать: «Здравствуйте, господин губернатор, придите-ка поболтать немножко со мною на моей шхуне „Диана“, я ваш заклятый враг, и вы, конечно, узнаете меня!» Так как я предполагаю, что вы имели намерение переодеться и затем, захватив его, скрутить хорошенько и доставить сюда на борт со всем почетом, подобающим его сану, то спрашиваю, кто мешает вам сделать то же самое и теперь? Прибытие «Дианы» известно, и она не может войти в порт… дайте в таком случае необходимые приказания Сива-Томбе, который управляет ею, пусть он два или три раза проедет мимо прохода с Рам-Шудором, повешенным на реях. Когда губернатор, приняв его за Кишнаю, увидит, что его провели, больше даже, одурачили, он прикажет своему броненосцу отправиться в погоню за шхуной, которая, как хороший ходок, будет подсмеиваться над ним да и затащит его к мысу Горн. А в то время, как любезный Вильям Броун будет находиться в той приятной уверенности, что все мы на борту «Дианы», мы себе преспокойно войдем в порт на нашем «Радже», куда переберемся сегодня же ночью. Это португальское судно, все бумаги у меня в порядке, есть также и документ на право владения, в котором на всякий случай были пропущены места. Я заполнил их своим именем, и там значится, что яхта принадлежит Дон Хозе-Эммануэло — у них там всегда много имен подряд… Генрико-Хоакино-Васко де Барбассонто-Карваяль, богатому дворянину, который путешествует для собственного удовольствия… вот! Если мой план хорош, Сердар, мы исполним его; если же он не годится…