Индия

Я уже почти четыре недели не видела евнуха. Слова на той последней открытке, которую мне прислала сестра.

2

Цель визита, мадам?

Весной этого года все нити, связывавшие меня с Лондоном и с Индией, начали сами собой обрываться. Несколько лет назад умерла мать. Все бабушки и дедушки умерли уже давно. Отец скончался накануне Рождества как раз тогда, когда я находилась в шестимесячной командировке в Луизиане, исполняя свою обычную роль профессионального вампира, засовывая микрофон в личную жизнь разных людей и высасывая из нее все самое интересное. Сообщение о его смерти дошло до меня только через пять недель после кремации.

Моя сестра Миранда была последней нитью, связывающей меня с Индией, и вообще с чем бы то ни было. На тот момент, когда она прислала мне то письмо из Бомбея, мы обе уже были круглыми сиротами.

Спасибо тебе за письмо о папе. Никто из наших старых знакомых не знал твоего адреса. У меня будет ребенок, мальчик. Он должен родиться во втором месяце Катурмасы. Как ты знаешь, это время благоприятно для родов, но неблагоприятно для браков. Один знакомый сказал мне, что ты работаешь над серией передач о смертной казни. Мой муж ставит индийский вариант «Бури» Шекспира. Здесь ходит слух, что он убил свою первую жену, которая должна была играть Миранду. В Бомбее очень жарко. Меня преследуют евнухи и прокаженные.

С любовью,

Миранда.

Наша переписка с Мирандой никогда не прерывалась, но ее брак с Проспером Шармой пять лет тому назад внес едва заметное отчуждение в наши отношения, словно в жизни сестры появилось нечто такое, что она хотела от меня скрыть. До меня дошло лишь известие, что она вышла замуж за кинорежиссера на двадцать пять лет старше ее, англомана, получившего образование в Оксфорде. Имя Проспер родители дали ему в честь французского литератора Проспера Мериме.

Письма от Миранды в ее новой роли второй миссис Шарма стали суше, официальнее. Я отнесла это на счет того, что для сестры наступил период сбрасывания старой кожи. Болезненно, но боль все‑таки можно заблокировать в глубинах сознания. Я научилась этому достаточно давно благодаря своим отношениям с матерью. Сестра же попросту сделалась для меня еще одним языком, который я вдруг перестала понимать, еще одной потерянной страной.

В ответ на письмо Миранды, первое больше чем за год, я писала: «Евнухи и прокаженные – крайне редкое явление в Лондоне. Проспер – известный кинорежиссер, отсюда и неизбежные сплетни». И что‑то еще в том же духе. С той же подчеркнутой отстраненностью, которую она демонстрировала мне со своей стороны.

Истина все‑таки, наверное, заключается в том, что я не хотела пускать Миранду обратно в свою жизнь. Навсегда освободившись от семейных связей, теперь я могла творить себя только из настоящего, не оглядываясь на прошлое. Я могла даже переписывать свое прошлое, как это часто делают политики. Совсем нетрудно и вполне безопасно оказалось просто оборвать все связи раз и навсегда.

И, вероятно, подтекст моего письма Миранда поняла, потому что следующее письмо пришло только спустя несколько недель. В тот самый день, когда я отправлялась в трехнедельную поездку по Англии для съемок большой передачи о происшествиях на транспорте, я получила от нее письмо, в котором сообщалось, что она собирается поговорить с мужем начистоту. Поначалу я намеревалась сразу же написать или позвонить ей, но и тут вмешалась работа, и я вспомнила о своем первоначальном намерении через несколько недель, когда мне доставили ту последнюю, совершенно шизофреническую открытку от нее: