Индия

Страшные белые глаза горят — в пустые глазницы вставлены электрические лампы. Прихожане сидят на земляном полу перед жрецом, длинноволосым плотным мужчиной лет пятидесяти, и с непоколебимой верой исполняют все, что он велит.

Подходят к нему поочередно, пьют воду, которую он наливает им в ладони, излагают в двух-трех скупых горьких фразах суть своей беды и, словно истинное озарение, словно божественную панацею от всех скорбей, повторяют слова короткой молитвы, которые он казенно выбалтывал привычной скороговоркой. Этот жрец считается великим святым, мне сказали, что ему уже сто пятьдесят лет и что он ничего никогда не ест.

Один из молящихся сказал нам, что нет того горя, от которого не смог бы избавить этот святой, что к нему приходят не только жители Дели, но и люди из других городов, и что лет десять тому назад он еще вкушал земную пищу, но только то, что откусывала от лепешки или плода змея, которую он якобы всегда носил вокруг своей шеи.

Я села на пол у ног богини Кали и долго следила за тем, как все новые и новые молящиеся подходят к жрецу, вносят посильную лепту, кладя монеты в металлическую тарелку на алтаре, и с жадной готовностью воспринимают быстрые слова его божественных откровений.

Я думала: может ли такая слепая, абсолютная вера способствовать выздоровлению, победе, преодолению жизненных трудностей? Не в том ли причина процветания таких жрецов, и таких храмов, и всех религиозных институтов вообще, что у простого человека жажда нравственной поддержки так велика, что он опирается на слова жреца и на мистический обряд как на реальную силу? А вера в то, что он обрел силу, — не помогает ли она ему преодолевать жизненные препятствия или даже болезни? Ведь нужен один такой случай, чтобы тысячи устремились к тому же источнику спасения.

Так и не иссякает этот религиозный экстаз в душах миллионов бедняков Индии .

Каждую религию в мире обычно нужно было принимать всю целиком. А те, кто не хотел или не мог принимать всю, становились сектантами. Часто их преследовали, сжигали на кострах — или они сами себя сжигали. Каждая религия требовала особого к себе отношения, особого расположения духа. А если не было такого отношения и расположения, то полагалось и полагается его изображать. Каждая религия в той или иной мере приучает верующих к лицемерию, и поэтому против каждой религии искренние люди поднимали бунт, призывали к чему-то, что более соответствовало их внутренней прямоте и правде. И рождались новые вероучения, которые снова надо было или принимать целиком, или фальшивить. Троны религий постоянно раскачивались, и прежде всего их расшатывало требование принятия всей религии, всего вероучения в целом.

Не таков индуизм, этот сложнейший религиозно-философско-социальный комплекс.

Индуизм не система, а набор систем, не философия, а комплекс философий, это даже не вероучение, а механическое соединение самых разных вероучений, не догма, а целая россыпь догм.

Напомним читателю, что индуизм — это пласгы верований, накопившихся за много тысячелетий у многих народов, населявших и населяющих Индию. Это и их философские воззрения, и этические понятия, и предписания, регулирующие отношения между разными общественными группами и между личностью и обществом.

Часто можно слышать, что индуизм — это не религия. И верно — это не религия, это шире, чем религия. В Индии индус, или хинду, — это тот, кто родился от родителей-индусов, не исповедует какой-либо другой религии, знает с детства «Махабхарату» и «Рамаяну» и предания Пуран, т.е. былин, знает также основных богов индуизма и придерживается в жизни тех обычаев, которые предписаны дхарме его касты.

Теперь спросим — а сколько их, этих основных богов? Одни говорят, что не больше тридцати, а другие считают, что их общее число, включая их бесчисленные перевоплощения, прибли'жается к тридцати трем миллионам, о чем уже сказано выше.